| ФКУ ОИК-2 ОУХД ГУФСИН России по Пермскому краю |
ул. Карналитовая, 98, г.Соликамск, Пермский край, 618545
тел. (34253) 7-21-36
Интервью бывшего начальника колонии
29.06. 2012 г
Колония «Белый лебедь» — одно из мест, печально «прославивших» Соликамск, такой своеобразный «бренд» города. В России, да и на пространстве бывшего СССР многие знают его именно благодаря знаменитой зоне. В середине минувшего столетия сюда отправляли «блатных» высшей масти, королей преступного мира — «воров в законе». По дошедшим до нас устным и письменным преданиям, в «Лебеде» «ломали» даже самых волевых «положенцев», заставляя многих из них отказываться от воровских традиций.
Эксклюзивное интервью бывшего начальника одной из самых известных колоний в стране
Ашот Мампреевич Саркисян руководил «Белым лебедем» в более спокойные «нулевые» годы — во время начала гуманизации пенитенциарной системы. Сегодня вышедший на пенсию бывший начальник ФГУ ОИК-2 ГУФСИН России по Пермскому краю, полковник МВД в отставке Ашот Саркисян рассказывает о работе, которой посвятил жизнь.
— «Белый лебедь» — колония знаменитая. В нее просто так не попадают ни те, кто сидит, ни те, кто их охраняет. Как вам удалось стать там первым лицом?
— Я никогда не выбирал место службы. Шел туда, куда направляли. Первым местом работы была мужская колония в городе Ивделе Свердловской области. Туда меня направили после окончания Высшей школы МВД. Работал заместителем начальника, а в конце 80-х, после трагедии на моей родине в Армении, поехал восстанавливать ее из руин, а затем охранять порядок. В 90-е годы меня снова направили на Урал — в колонию «Красный берег» на севере Пермской области. Супруга Жанна Артемовна поехала вместе со мной, работала в школе учительницей английского языка, а дети там же получали среднее образование. В 2002 году меня назначили руководить ОИК-2, так называемым «Белым лебедем».
— Откуда, кстати, взялось такое необычное название?
— Есть несколько версий, а главных — две. Первая-то, что здания там из белого кирпича, а дорожки напоминают лебедя. И вторая — связанная с тем, что эта колония в свое время считалась последней, «лебединой» песней многих воров.
— Самым известным узником «Белого лебедя» за последнее десятилетие был известный чеченский террорист Салман Радуев по прозвищу Терминатор. Что можете о нем сказать?
— Да, я помню, как его привезли в колонию. Худощавый, с бородой, в темных очках. Точно такой, как его показывали по телевизору. Очки ему, правда, вскоре пришлось снять, а бороду сбрить. Я с ним, конечно, встречался по должностным обязанностям. Ни о чем таком отвлеченном не говорили. Спрашивал его, устраивают ли условия содержания, нет ли жалоб. Он отвечал: «Нет, гражданин начальник, все нормально. Я здесь даже немного поправился». По поведению он ничем особенно не отличался. Выполнял распоряжения, убирался в камере. Недолго, правда, находился у нас — умер, видимо, от старых ран.
— Как вам удавалось выстраивать работу с лидерами преступного мира — «ворами в законе»?
— Знаете, я никогда не придавал этим «регалиям» чрезмерного значения. Человек ждет особого приема, специальных мер. И если видит, что администрация суетится, нервничает, это ему на руку. Поэтому я придерживался такой позиции: «Это в своем кругу ты «вор в законе», а для меня — обычный заключенный. Иногда до смешного доходило. «Вор» видит, что на него администрация особого внимания не обращает, и начинает просить о встрече с начальником колонии. Встречаемся, просит: «Отправьте меня в штрафной изолятор за то, что я не работаю (статус „вора в законе" не позволяет его обладателю трудиться ни на воле, ни в заключении). А то уже перед ребятами неудобно…» Еще бывало, что поступает оперативная информация: такой-то человек склоняет к чему-либо других заключенных… Вызываешь его, беседуешь один на один. Говоришь примерно так: «Теорию свою в другом месте будешь излагать. Хочешь спокойно сидеть — сиди. Нет — будет по-другому». Это обычно помогает. «Воры в законе» — люди понятливые.
— Не кажется ли вам парадоксом, что в нашей стране люди с уголовным прошлым пользуются особым авторитетом?
— Я с вами, наверное, соглашусь отчасти. Мне кажется, это от нашей слабости происходит. Когда люди сталкиваются с проблемами и не находят помощи у чиновников или правоохранительных органов. Так издавна было, еще со времен Разина и Пугачева. Человеку кажется: вот здесь правда. На самом деле это не так. В преступном мире нет Робин Гудов. А молодежи я бы не советовал романтизировать эту сферу. Вот, например, иногда говорят: общак — святое дело, помощь братве. На самом деле в колонию из этих денег попадают крохи — на чай, сигареты… Основная масса средств крутится на воле и тратится тоже там. Эти миллионы у воротил, которые никогда не сидели. Я всегда говорил и говорю: «Умный вор — это тот, кто на воле».
— К вам заключенные как относились?
— Вы, может быть, удивитесь, но меня в колонии всегда считали добрым. Причем как коллеги, так и сами заключенные. Просто я относился ко всем, как к людям. Если провинился, накажу, а зря зачем обижать человека?
Я, не поверите, один раз даже извинился перед обычным заключенным… Разозлил он меня, в итоге я накричал на него на комиссии по условно-досрочному освобождению и выгнал из кабинета. А на следующий день вызвал на эту же комиссию и говорю: «Извини, я вчера погорячился». Члены комиссии поразились, они такого еще не слышали, чтобы начальник колонии перед заключенным извинялся. А я считаю, что правильно поступил. Это не слабость. Я сильнее, у меня власть, мы не на равных с ним, поэтому извинился. При этом, хочу добавить, за много лет моей работы бунтов в колонии не было.
Вы спросите, встречаюсь ли я с ними сейчас на воле? Да, конечно. Я многих уже и не узнаю. Подходят, здороваются. Один как-то даже в Сочи приглашал на постоянное место жительства. У него там семья, дом, бизнес. Говорит: «Приезжайте, помогу с земельным участком». Я отвечаю: «Спасибо. Рад, что у тебя все хорошо в жизни сложилось».
— Среди заключенных встречались и ваши соотечественники. Они, наверное, пытались этим воспользоваться?
— Не только армяне, но и представители других национальностей искали какой-то подход. Но я старался ко всем — будь он русский, армянин, татарин или чеченец — относиться ровно.
— Вы, я вижу, за либерализацию системы исполнения наказания?
— Я — за строгое исполнение законодательства. Время идет, и законы постепенно становятся либеральнее. Двадцать лет назад я и представить себе не мог, что заключенный после суда самостоятельно, без конвоя может направиться в колонию-поселение. А сейчас это уже реальность. Один едет в колонию для отбывания срока. Я, когда в Ивделе работал в 70-80-е годы, даже проводил один эксперимент. По закону разрешено, чтоб в колонии-поселении вместе с заключенными находились их семьи. Поговорил с людьми, выяснил, у кого где жены работают, потом стал их приглашать в Ивдель. Они приезжали к мужьям, жили семьями, устраивались на работу в детские сады, школы, магазины, на фермы. В Ивделе забурлила жизнь, решилась кадровая проблема. Да и поведение заключенных улучшилось, меньше пьянства и драк стало. Знаете, как местные жители были мне благодарны? Только один пример: осенью в колонию прислали несколько десятков коров, корма для них не было совсем — обратился к жителям, так они за два дня собрали корма на всю зиму.
Я считаю: не надо бояться перемен. Если мы сегодня видим, как из европейских тюрем заключенных отпускают ночевать домой, и удивляемся, то пройдет 10–15 лет — и кто знает, не начнут ли делать так и у нас. А вообще, все начинается с быта. Если у меня в «Белом лебеде» в общежитиях царила чистота, цветы в вазах стояли, это и на настроении людей сказывалось. В таких условиях человеку, скорее, хорошие мысли придут в голову, чем плохие.
— Иногда послушаешь заключенных, так складывается впечатление, что все сидят невинно осужденные…
— Один случай у меня, действительно, оставил сомнение. Был заключенный, который отбывал срок за убийство супруги. Отбыл половину срока — можно подавать на УДО, но при этом требуется признание вины. Так вот он не признал вины в убийстве супруги, так и отсидел полный срок, хотя смысла упираться ему, в общем то, не было. Вот и думай после такого: виноват человек или нет?
— Каков, на ваш взгляд, главный рецепт исправления отпетых рецидивистов?
— Надо, по-моему, вовлекать людей в активную жизнь, чтобы не было им времени заниматься ерундой. В «Белом лебеде» до сих пор функционирует деревообрабатывающее производство — заключенные делают мебель. Когда я был назначен начальником, начал активно развивать сельское хозяйство — заготавливали для себя мясо, построили в колонии теплицу. Ее, кстати, по иронии судьбы сделал рецидивист, который строил теплицу еще в Ивделе, когда я там работал. Представляете, через двадцать лет мы встретились уже в Соликамске…
Ну и, повторю, отношение к людям. Я каждый год поздравлял заключенных с Новым годом. Каждый праздник обходил все общежития и камеры (кроме тех, в которых сидят пожизненно осужденные) и говорил: «Желаю быстрей освободиться и вернуться домой». Это обязательно надо делать. Заключенный получает разрядку, он видит, что его поздравляют, чувствует человеческое отношение. Кто бы ни был, а что-то шевельнется в душе.
— Сколько лет вы отдали службе и нет ли ощущения, что тоже в каком-то смысле отбывали срок?
— Да, это вы точно заметили, «отбывал»… В общей сложности мой срок работы в системе исполнения наказания — 37 лет. Даже заключенных с таким «стажем» не так много. Ну ничего, зато сейчас на пенсии отдыхаю
